Директор Института государственной службы и управления (ИГСУ) РАНХиГС Игорь Барциц дал интервью «Российской газете»

Что делает нас, таких разных по своему этническому происхождению, политическим пристрастиям, традициям, говорящих на разных языках и молящихся разным богам, единой нацией – народом России. Что в современном обществе, которое называют информационным, цифровым, постмодернистским, может выступить основой подобного единства? Обсудим тему с Игорем Барцицем – директором Института государственной службы и управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.

Нам удалось принять конституцию исторического оптимизма

Перечень объединяющих нас ценностей представлен в Конституции, которая была принята после национального поражения (крах СССР), но которой предстояло стать основой государственного развития. Вы не находите некоторые исторические параллели между принятием Основного закона Германии в мае 1949 года и рождением Конституции России в декабре 1993-го?

Игорь Барциц: Да, параллели можно провести. Кстати, «конституционный патриотизм» в виде осмысленного понятия впервые прозвучал именно в послевоенной Германии, стране, разделенной сначала на оккупационные зоны, а затем и на два враждебных друг другу государства. Россия тоже принимала свою Конституцию в условиях разрушения формировавшейся тысячелетие государственности и жесточайшего экономического кризиса. И все-таки, я считаю, нам удалось принять конституцию исторического оптимизма. Дело в том, что сама Конституция и формируемый ею конституционной строй нуждаются в общегосударственной, общенациональной, общегражданской поддержке. Иначе говоря, в конституционном патриотизме.

Ни одному народу не «повезло» с историей настолько, чтобы беспристрастно ее изучать

Как я понимаю, «конституционный патриотизм» был изобретен в Германии для защиты немецкого общества от пагубного влияния сильного этнического национализма. Речь шла о патриотизме, основанном на таких понятиях, как «право» и «гражданственность», то есть на «идентичности гражданства» в противовес «идентичности крови».

Игорь Барциц: Именно. Но идея конституционного патриотизма пережила те конкретные цели, для которых была изобретена. Сегодня многие сторонники этой доктрины приспосабливают конституционный патриотизм к потребностям интеграции полиэтнических и мультикультурных сообществ на разных континентах, чему пример Испания, Швейцария, Малайзия, Канада… Конституционный патриотизм востребуется как способ ценностной и политической солидарности в сложносоставных обществах. Его привлекательность еще и в том, что он предлагает приемлемую и для государства, и для гражданина форму национальной солидарности. Чтобы быть лояльным и органичным членом сообщества, гражданин освобождается от требований, предъявляемых национализмом: этнической, культурной, языковой, исторической и иной общности с большинством населения. Однако конституционный патриотизм не приводит к космополитизму и тем самым успокаивает государство и власть, подчеркивая приверженность гражданина конституционно закрепленным ценностям и целям именно данного государства. В то же время он возлагает на государство и общество обязанность воспитать в своих гражданах такую приверженность, научить их пользоваться конституционными процедурами.

Что значит «научить»? Вы предлагаете пополнить школьную или университетскую программу новой учебной дисциплиной?

Игорь Барциц: Школьники и студенты по этому поводу могут не беспокоиться. Речь идет о правовой и политической практике. Следуя современной образовательной моде, можно говорить о «практико-ориентированном обучении», то есть обучении, в ходе которого граждане приобретают знания о своем государстве, его функционировании. При этом у них появляется и культура политической дискуссии, предполагающая многое – в том числе, например, готовность к признанию поражения и готовность к примирению с историей.

Зачем примиряться с историей? Мне кажется, историю надо просто знать.

Игорь Барциц: Думаю, ни одному народу не «повезло» с историей настолько, чтобы беспристрастно ее изучать. Степень везения здесь в другом. Некоторым нациям «повезло», и свои уроки они получили относительно «малой кровью»: американцы – в ходе войны Севера и Юга, французы – наблюдая за чередой сменяющих друг друга роялистов, якобинцев, жирондистов, чьи головы слетали с гильотины. Другим народам прививку конституционного патриотизма пришлось оплатить ценой национального унижения и государственного разрушения: для единой немецкой нации уроком истории стали Третий рейх и Освенцим, для разделенной российской – ГУЛАГ и до сих переживаемая катастрофа разрушения страны в 1991 году. Кровавое соревнование жертв, отданных за единство ценностей, с явным преимуществом выиграли советские большевики, начав выяснение вопроса о преданности ценностям партии сначала среди лидеров «левой оппозиции» (Троцкий, Зиновьев), затем – правой (Бухарин, Рыков, Томский), впоследствии завершив борьбу за единые ценности массовыми репрессиями рядовых однопартийцев и «большим террором». Но если с итогами революции наше общество смирилось, то последствия разрушения СССР – незаживающая рана. К удивлению всего мира, России удалось пережить это событие. После чего она занялась поиском своей новой национальной идентичности, национальной идеи, государственного лица.

Примирение с историей – сложный процесс не только для России. Если у нас продолжаются дискуссии о необходимости захоронения Ленина, то, например, в Испании лишь месяц тому назад завершился спор о перезахоронении останков каудильо Франсиско Франко из «Долины Павших» и превращении памятника в мемориал жертвам франкизма. Сторонникам Франко предстоит продемонстрировать важную черту политически зрелой нации – готовность проигравшей стороны признать поражение.

Сама Конституция и формируемый ею конституционный строй нуждаются в общегосударственной, общегражданской поддержке

Умение проигравших признавать свое поражение необходимо для сохранения демократического процесса?

Игорь Барциц: Да, это неотъемлемая часть демократической политической коммуникации. Не зря же существует традиция, что именно проигравшему в ходе выборов принадлежит преимущественное право первым поздравить победителя. Особенно тяжело признать поражение, обусловленное особенностями избирательной системы, или же при минимальном соотношении голосов «за» и «против». Вспомним, что решение о выходе Великобритании из Европейского союза было принято на референдуме большинством в 51,89 процента, а Канада сохранила свое единство на референдуме при соотношении 50,58 на 49,42. Электоральная история США знает пять случаев, когда Президентом становился кандидат, получивший меньше голосов, чем его конкурент. Тот же Дональд Трамп стал Президентом США, проиграв Хиллари Клинтон 2,9 миллиона голосов избирателей. А Клинтон следовало бы поучиться у Альберта Гора, который 13 декабря 2000 года признал свое поражение словами: «Это Америка, и мы ставим страну впереди партии», — хотя именно ему отдали большинство голосов американцы. Беспрекословное следование логике мажоритарной демократии («победитель получает все») основывается на уверенности, что политический процесс ведется честно, что при смене победителей и побежденных новая команда будет следовать тем же правилам. Другим важным условием следования требованиям мажоритарной демократии является относительная однородность сообществ: при понимании, что сообщество состоит из однородных в культурном плане единиц, признать поражение намного проще.

Но как рядовому гражданину понять и принять эти сложные конструкции, в которых не всегда ориентируются даже специалисты?

Игорь Барциц: Политическая коммуникация должна вестись по определенным правилам. Этим правилам надлежит учиться. Не только конкретный гражданин, институт гражданского общества, политическая партия, государственный орган, но и народ как суверен должны быть открыты к изучению новых технологий, новых демократических процедур, к обогащению и трансформации своих воззрений и традиций. Такая готовность обеспечивает открытую политическую коммуникацию между всеми участниками политического процесса. Вот вам пример: несмотря на цифровую продвинутость москвичей, эксперимент по интернет-голосованию на сентябрьских выборах в Мосгордуму подтвердил необходимость учиться цифровой демократии.

На ваш взгляд, ценности цементируют нацию лучше, чем идеология?

Игорь Барциц: Ценностная основа национального единства подчас не менее уязвима, чем идеологическая. Например, в репертуар Поля Робсона в свое время вошли две песни, схожие по своей политической тональности и ссылкам на основные законы двух стран: советская «Широка страна моя родная...» и американская The House I Live In.

«Широка страна моя родная...» появилась на десятилетие раньше. Думаете, авторы американского хита опирались на советский первоисточник?

Игорь Барциц: Вряд ли. Но пафос этих песен демонстрирует схожесть таких разных государств и наций.

В чем вы видите схожесть?

Игорь Барциц: Во-первых, в том, что в основу формирования американской нации в силу ее исторической молодости не были положены признаки единства истории, языка, культуры, религии. Поэтому основой формирования новой нации стало ценностное единство, а концентратом ценностей выступила американская конституция. Советская власть также предприняла попытку отказаться от истории, начать с чистого листа, но что в таком случае должно было объединить этносы, сформировавшие союзные и автономные республики, число которых регулярно менялось? Безусловно, коммунистическая идеология. Но до победы коммунизма и отмирания государства советскому человеку, внушала пропаганда, придется жизнь в государстве, основным законом которого является Конституция. Во-вторых, очевидна близость политических задач, стоявших перед советскими и американскими деятелями культуры в 1930-40-х годах. Каждая из сторон идеологического противостояния, впоследствии плавно перешедшего в «холодную войну», стремилась не только к экономическому, военному, политическому превосходству, но и к представлению человечеству образа жизни, включающего некие перечни ценностного, потребительского, культурного свойства. Словосочетания «советский образ жизни», «американский образ жизни» превратились в устойчивые клише. Воспитание любви к родине в обеих странах превратилось в идеологию патриотизма, которая и сформировала целые пласты национальных культур. Что не отменяет их прикладного политического звучания. И американская, и советская идеологии патриотизма предполагали не просто лояльность, но и верность, желательно как можно более наглядно демонстрируемую, тем ценностям, которые были положены в их основу. Преследование инакомыслящих в СССР и маккартизм в США основывались на одинаковых страхах и подозрениях в недостаточной верности граждан тем ценностям, которые проповедовало государство. Противостояние советского и американского образов жизни завершилось безоговорочной победой заокеанской версии. Но предопределенность исторического поражения Советского Союза стала очевидной не тогда, когда в середине 1980-х годов страна не могла более обеспечивать военно-экономический паритет с Западом, а многим ранее, в середине 60-х, когда СССР перестал поставлять на мировой культурный рынок новые символы и легенды. Набивший оскомину перечень из балета, цирка и космоса тем не менее обеспечивал культурный фон для утверждения страны в качестве великой державы. Если американцы и выиграли «холодную войну», то не ядерными ракетами, а кока-колой и «массовой культурой». Коммунистическая идеология в развитых странах перешла в разряд политического андеграунда. Напротив, ценностный (конституционный) патриотизм имеет хорошую перспективу. Современная Россия постепенно оправляется от поражения. И наша Конституция призвана нести оптимистические начала в общество. России есть чем гордиться и что предложить миру.

Конституционный патриотизм является не только гарантией защиты прав национальных меньшинств, но и шагом к подлинному равенству граждан

Вам не кажется, что утверждение концепции конституционного патриотизма непременно будет сопровождаться дискуссиями о роли этнического в общегосударственном национальном самосознании, о национальных ценностях?

Игорь Барциц: Стремление считать «национальными» элементарные моральные ценности (гостеприимство, уважение к старшим, любовь к детям, милосердие) свойственно преимущественно бедным государствам. Такие государства внушают своим гражданам: возможно, у нас нет демократии и мы бедные, зато мы любим своих детей и уважаем старших. Происходит попытка за счет превознесения неочевидных исторических и нравственных достижений компенсировать современный неприглядный уровень жизни. Богатые же государства говорят об ином – о «мягкой силе», «культурном превосходстве», «государственной исключительности», «моральном праве на применение силы в целях продвижения демократии» и т.п. И это не просто достойно сожаления, но и чрезвычайно опасно для мира, в отличие от вызывающих улыбку потуг бедных стран. В России также существуют философские и политические течения националистического свойства, но они не являются доминирующими. Конституционный патриотизм в России не может носить «национальный» (этнический) характер. Это общенациональный конституционный патриотизм, предполагающий утверждение общих взглядов и ценностей.

Попросту говоря, речь идет о поиске компромисса между «русской нацией» и «российской»?

Игорь Барциц: Конституционный патриотизм в России невозможен в версии «русского», он исключительно «российский». Подобный подход нашел свое нормативное закрепление в Указе Президента «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года»: при разработке национальной программы в сфере культуры правительству поручено «обратить особое внимание на необходимость… укрепления российской гражданской идентичности на основе духовно-нравственных и культурных ценностей народов Российской Федерации». На мой взгляд, конституционный патриотизм является законной и нормативно желательной формой управления и гражданства, способной учитывать точку зрения национальных меньшинств. Он основан на социально-политической концепции, которая признает факт человеческого разнообразия в условиях свободы и важность компромисса в поисках политики, позволяющей гражданам пользоваться максимумом свободы до тех пор, пока должным образом уважается свобода других. Он позволяет государству определить направления дальнейшего развития страны, а гражданскому обществу сориентироваться и найти необходимую опору в динамично изменяющемся мире.

Визитная карточка

Игорь Барциц – директор Института государственной службы и управления РАНХиГС при Президенте РФ, доктор юридических наук, заслуженный юрист Российской Федерации, действительный государственный советник 3 класса, лауреат премии правительства в области образования. В 2018 году был признан юристом года в номинации «Юридическое образование и воспитание». Автор книг и учебников по государственному управлению, административному и конституционному праву, среди которых серия научных докладов, посвященных современным вопросам конституционализма: «Конституционный патриотизм», «Конституционные мифы и иллюзии», «Конституционный дизайн», «Конституционные обычаи и традиции», «Конституционное пространство». Указом Президента РФ от 28 октября 2019 г. награжден орденом Почета.

Оригинал статьи

Источник